Как-то раз дождливым днем, когда Бонни только что
исполнился годик,
Уэйд уныло бродил по гостиной, время от времени подходя к окошку
и при-
жимаясь носом к стеклу, исполосованному дождем. Мальчик был
худенький,
хрупкий, маленький для своих восьми лет, застенчивый и тихий
- рта не
раскроет, пока его не спросят. Ему было скучно, и он явно не
знал, чем
заняться, ибо Элла возилась в углу с куклами, Скарлетт сидела у секрете-
ра и, что-то бормоча себе под нос, подсчитывала длинную колонку
цифр, а
Ретт, лежа на полу возле Бонни, развлекал ее, раскачивая часы на
цепоч-
ке, но так, чтобы она не могла до них дотянуться.
Уэйд взял было несколько книг, потом с грохотом уронил
их и глубоко
вздохнул.
- О господи, Уэйд! - раздраженно воскликнула,
поворачиваясь к нему,
Скарлетт. - Пошел бы куда-нибудь, поиграл.
- Не могу. На дворе дождик.
- В самом деле? Я не заметила. Ну, займись чем-нибудь.
Ты действуешь
мне на нервы, когда вертишься без толку. Пойди скажи
Порку, чтобы он
запряг "карету и отвез тебя к Бо поиграть.
- Он же не дома, - вздохнул Уэйд. - Он на дне рождения у
Рауля Пика-
ра.
Рауль, сынишка Мейбелл и Рене Пикара, был, по мнению
Скарлетт, пре-
отвратительным существом, больше похожим на обезьяну, чем на ребенка.
- Ну, можешь поехать к кому хочешь. Пойди скажи Порку.
- Никого нет дома, - возразил Уэйд. - Все на дне рождения.
Хотя к слову "все" и не было прибавлено:
"кроме меня", однако эти
слова повисли в воздухе, но Скарлетт, вся ушедшая в свои
подсчеты, не
обратила на это внимания.
Ретт же приподнялся и спросил:
- А ты почему не на дне рождения, сынок?
Уэйд подошел к нему совсем близко и остановился, шаркая
ногой по ков-
ру. Вид у него был глубоко несчастный.
- Меня не пригласили, сэр.
Ретт отдал Бонни часы на растерзание и легко вскочил на
ноги.
- Да бросьте вы эти проклятые цифры, Скарлетт. Почему
Уэйда не приг-
ласили на день рождения?
- Ах, ради всего святого, Ретт! Оставьте меня сейчас в
покое. У Эшли
тут такая неразбериха в цифрах... А-а, вы про день рождения? Что
ж, тут
нет ничего необычного в том, что Уэйда не пригласили, да к тому же я все
равно не пустила бы его. Не забудьте, что Рауль-внук миссис
Мерриуэзер,
а миссис Мерриуэзер скорее впустит вольного негра в
свою драгоценную
гостиную, чем кого-либо из нас.
Ретт, задумчиво наблюдавший за лицом Уэйда, увидел, как
тот сморщил-
ся.
- Пойди-ка сюда, сынок, - сказал он, привлекая к себе
мальчика. - А
тебе хочется быть на этом дне рождения?
- Нет, сэр, - храбро ответил Уэйд, но глаза опустил.
- М-м... Скажи-ка мне, Уэйд, а ты бываешь на дне рождения
у Джо Уай-
тинга или Фрэнка Боннелла... или у кого-нибудь из твоих приятелей?
- Нет, сэр. Меня очень редко приглашают.
- Ты лжешь, Уэйд! - воскликнула, оборачиваясь, Скарлетт. -
Ты же на
прошлой неделе был на трех детских праздниках-у Бартов, у
Гелертов и у
Хандонов.
- Более отборную коллекцию мулов в лошадиной сбруе трудно
себе предс-
тавить, - заметил Ретт, с легкой издевкой растягивая слова. - И ты хоро-
шо провел время на этих праздниках? Ну, говори же.
- Нет, сэр.
- А почему нет?
- Я... я не знаю, сэр. Мамушка... она говорит,
что все это белая
рвань.
- Я с Мамушки шкуру спущу - сию же минуту! -
воскликнула вскакивая
Скарлетт. - А ты, Уэйд, если будешь так говорить о друзьях своей мамы...
- Мальчик верно говорит, как и Мамушка, - сказал Ретт.
- Но где же
вам знать правду, если вы отворачиваетесь от нее... А ты, сынок, не вол-
нуйся. Можешь больше не ходить на праздники, если тебе не
хочется. Вот,
- добавил он, вытаскивая из кармана банкноту, - скажи Порку, чтоб запряг
карету и повозил тебя по городу. Купи себе чего-нибудь сладкого - да по-
больше, чтоб разболелся живот.
Лицо Уэйда расцвело в улыбке. Он сунул в карман бумажку и
с тревогой
посмотрел на мать - одобрит ли она такую затею. Но
Скарлетт, сдвинув
брови, глядела на Ретта. Он поднял с пола Бонни и прижал к себе
- кро-
шечное личико уткнулось ему в щеку. Скарлетт не могла понять, о
чем он
думает, но в глазах увидела что-то похожее на страх - страх
и чувство
вины.
Приободренный щедростью отчима, Уэйд застенчиво подошел к
нему.
- Дядя Ретт, а можно мне вас что-то спросить?
- Конечно. - Лицо у Ретта было напряженное, отсутствующее,
он крепче
приткал к себе голову Бонни. - О чем же ты хочешь спросить меня, Уэйд?
- Дядя Ретт, вы... а вы воевали?
Взгляд Ретта мгновенно обратился на мальчика - глаза
смотрели пронзи-
тельно, но голос, задавший вопрос, звучал небрежно:
- А почему ты спрашиваешь, сынок?
- Да вот Джо Уайтинг говорит - вы не воевали, и Фрэнк
Боннелл тоже.
- А-а, - проронил Ретт, - а ты им что сказал?
Уэйд стоял с несчастным видом.
- Я... я сказал... я говорю, что не знаю. - И на одном
дыхании выпа-
лил: - Но мне все равно, воевали вы или нет. Я поколотил их. А
вы были
на войне, дядя Ретт?
- Да, - с неожиданной резкостью сказал Ретт. - Я был на
войне. Я был
в армии восемь месяцев. Я прошел с боями весь путь от Лавджоя до
Франк-
лина, штат Теннесси. И я был с Джонстоном, когда он сдался.
Уэйд запрыгал от восторга, а Скарлетт рассмеялась.
- А я-то полагала, что вы стыдитесь своего участия в
войне, - сказала
она. - Разве вы не просили меня помалкивать об этом?
- Прекратить - оборвал он ее. - Ну как, ты доволен, Уэйд?
- О да, сэр! Я знал, что вы воевали. Я знал, что вы не
трус, как они
говорят. Вот только... почему вы не воевали
вместе с отцами других
мальчиков?
- Да потому, что отцы других мальчиков были люди глупые и
их направи-
ли в пехоту. Я же закончил Вест-Пойнт и был в артиллерии. В
полевой ар-
тиллерии, Уэйд, а не в войсках внутреннего охранения. А чтобы
служить в
артиллерии, Уэйд, нужно иметь голову.
- Еще бы! - сказал Уэйд, весь сияя А вы были ранены, дядя
Ретт?
Ретт ответил не сразу.
- Вы расскажите ему про свою дизентерию, - с издевкой
заметила Скар-
летт.
Ретт осторожно опустил малышку на пол и вытянул сорочку и
нижнюю ру-
башку из брюк.
- Подойди сюда, Уэйд, я покажу тебе, куда я был ранен.
Уэйд, возбужденный происходящим, подошел и уставился на то
место, на
которое указывал пальцем Ретт. Смуглую грудь пересекал
длинный рубец,
спускавшийся вниз на мускулистый живот. То была память о
ножевой драке
на калифорнийских золотых приисках, но Уэйд не мог этого знать.
Он глу-
боко вздохнул от счастья.
- А вы, видно, такой же храбрый, как мой папа, дядя Ретт.
- Почти, но не совсем, - сказал Ретт, засовывая сорочку в
брюки. - А
теперь иди, накупи себе сластей на доллар и бей всех мальчишек,
которые
посмеют сказать, что я не был в армии.
Уэйд, приплясывая и громко зовя Порка, выбежал
из комнаты, а Ретт
снова подхватил на руки малышку.
- Ну, к чему вся эта ложь, мой доблестный вояка? -
спросила Скарлетт.
- Мальчик должен гордиться отцом... или отчимом. Я не
хочу, чтобы ему
было стыдно перед другими маленькими зверюгами. Дети ведь
жестокие су-
щества.
- Какая чепуха!
- Я никогда не задумывался над тем, что это может значить
для Уэйда,
- медленно произнес Ретт. - Я никогда не думал, что он страдает. С Бонни
так не будет.
- Как-так?
- Вы думаете, я допущу, чтобы моя Бонни стыдилась своего
отца? Допу-
щу, чтобы ее не приглашали на дни рождения, когда ей будет
девять или
десять лет? Думаете, допущу, чтобы ее унижали, как Уэйда, за то,
в чем
виновата не она, а мы с вами?
- Подумаешь - детские дни рождения!
- Детские дни рождения превращаются потом в балы для
барышень и моло-
дых людей. Вы думаете, я позволю, чтобы моя дочь росла вне
благовоспи-
танного общества Атланты? Я не намерен посылать ее на
Север в школу,
чтобы она приезжала сюда лишь на каникулы, потому что с ней
не желают
знаться здесь, или в Чарльстоне, или в Саванне, или в Новом
Орлеане. Я
не хочу, чтобы она вынуждена была выйти замуж за янки или за иностранца,
потому что никакая приличная семья южан не захочет принять ее в свое ло-
но... так как мать ее была дура, а отец - мерзавец.
Уэйд, вернувшийся за чем-то, стоял на пороге и озадаченно,
но с инте-
ресом слушал.
- Бонни может выйти замуж за Бо, дядя Ретт.
На лице Ретта не было и следа ярости, когда он повернулся
к мальчику;
казалось, он со всей серьезностью обдумывал его слова - он
всегда был
серьезен, разговаривая с детьми.
- А ведь и правда, Уэйд. Бонни может выйти замуж за Бо
Уилкса. А вот
на ком ты женишься?
- О, я - ни на ком, - доверительно сообщил Уэйд,
наслаждаясь этой бе-
седой на равных, какую он мог вести только с Реттом да еще разве с тетей
Мелли, никогда не корившими его и всегда поощрявшими. - Я поеду
учиться
в Гарвард и стану юристом, как мой отец, а потом буду храбрым солдатом -
тоже, как он.
- Ну, почему Мелли не может держать рот на замке! -
воскликнула Скар-
летт. - Ни в какой Гарвард ты, Уэйд, не поедешь. Это заведение для янки,
а я не допущу, чтобы ты учился в школе янки. Ты пойдешь
в университет
Джорджии, а когда окончишь его, будешь управлять лавкой вместо меня. Ну,
а что касается того, что твой отец был храбрым солдатом...
- Прекратите! - коротко приказал Ретт: от него не
укрылось, как заб-
лестели глаза Уэйда, когда речь зашла об отце, которого он
никогда не
знал. - Ты вырастешь и будешь таким же храбрым, как
твой отец, Уэйд.
Постарайся быть таким, как он, потому что он был героем,
и никому не
позволяй говорить о нем иначе. Он ведь женился на твоей
матери, верно?
Ну, так вот, это уже достаточное доказательство его
героизма. А уж я
прослежу за тем, чтобы ты пошел в Гарвард и стал юристом. А
теперь беги
и скажи Порку, чтобы он повозил тебя по городу.
- Я была бы вам очень признательна, если бы вы
позволили мне самой
заниматься воспитанием моих детей! - воскликнула Скарлетт,
когда Уэйд
послушно выбежал из комнаты.
- Очень плохо вы ими занимаетесь. Вы сделали все
возможное, чтобы ис-
портить будущее Эллы и Уэйда, но я не допущу, чтобы то же
повторилось и
с Бонни. Она будет расти как принцесса, и на всем свете не
найдется че-
ловека, которому не захотелось бы общаться с ней. Ни один дом
не будет
для нее закрыт. Великий боже, да неужели вы думаете, я
позволю, чтобы
она, когда вырастет, общалась с тем сбродом, который заполняет этот дом?
- Однако этот сброд вполне устраивает вас...
- И более чем устраивает вас, моя кошечка. Но это не
для Бонни. Да
неужели вы думаете, я позволю, чтобы она вышла замуж
за кого-либо из
этих беглых каторжников, с которыми вы проводите время? Выскочки-ирланд-
цы, янки, белая рвань, парвеню-"саквояжники"... Чтобы моя Бонни, в жилах
которой течет кровь Батлеров и Робийяров...
- Кровь О'Хара...
- Возможно, в свое время О'Хара были королями Ирландии,
но ваш отец
был всего лишь ловким ирландским выскочкой. Да и вы не лучше... Но я то-
же, конечно, хорош. Я мчался по жизни, точно летучая мышь, выпущенная из
ада, не задумываясь над тем, что я делаю, так как все и
вся было мне
безразлично. А вот Бонни не безразлична. Боже, каким я был
дураком! Те-
перь Бонни ни за что не примут в Чарльстоне, сколько бы ни старались моя
мать, или ваши тетя Евлалия, или тетя Полин... ясно, что не примут
ее и
здесь, если мы чего-то не придумаем - и быстро...
- Ах, Ретт, вы относитесь к этому так трагически,
что даже смешно.
При наших-то деньгах...
- К черту наши деньги! Никакие наши деньги не могут купить
то, что я
хочу для Бонни. Я бы предпочел, чтоб ее приглашали на
черствый хлеб в
жалкий дом Пикаров или в этот прохудившийся сарай, в котором
живет мис-
сис Элсинг, чем на республиканские балы, где она была бы первой красави-
цей. Скарлетт, вы вели себя как последняя дура. Вам следовало обеспечить
своим детям место в обществе много лет назад, а вы этого не
сделали. Вы
даже не позаботились о том, чтобы удержать то, которое сами там
занима-
ли. И сейчас едва ли можно надеяться, что вы вдруг
изменитесь. Слишком
вы стремитесь к наживе и слишком любите принижать людей.
- Я считаю, это буря в стакане воды, - холодно заметила
Скарлетт, пе-
ребирая бумаги и тем самым показывая, что она во всяком случае
разговор
окончила.
- У нас теперь осталась одна миссис Уилкс, которая
способна нам по-
мочь, а вы все делаете, чтобы оттолкнуть ее и оскорбить. О, избавьте ме-
ня, пожалуйста, от ваших умозаключений по поводу ее
бедности и убогой
одежды. Она - душа всего, что есть в Атланте неподкупного.
Слава богу,
что она существует. И она поможет мне что-то предпринять.
- И что вы намерены предпринять?
- Что я намерен предпринять? Буду обхаживать
всех драконов "старой
гвардии" в женском обличий, какие есть в этом городе, - и миссис Мерриу-
эзер, и миссис Элсинг, и миссис Уайтинг, и миссис Мид. И если
мне при-
дется ползти на животе к каждой толстой старой кошке, которая
ненавидит
меня, я поползу. Я буду кроток, как бы холодно они меня ни
встретили, и
буду каяться в своих прегрешениях. Я дам денег на их дурацкие
благотво-
рительные затеи и буду ходить в их чертовы церкви. Я
признаюсь и даже
стану хвастать, что оказывал услуги Конфедерации; в худшем случае, войду
даже в этот их чертов ку-клукс-клан, хотя надеюсь, всемилостивый
бог не
подвергнет меня столь тяжкому испытанию. И я, не колеблясь, напомню этим
идиотам, чьи головы я спас, что они кое-чем мне обязаны. А
вы, мадам,
будьте любезны, не портите мне дело, продавая им гнилой лес, или
накла-
дывая лапу на имущество должников из числа тех, кого я буду
обхаживать,
или как-либо иначе оскорбляя их. И еще одно: отныне
ноги губернатора
Баллока не будет в этом доме. Вы меня слышите? Как и никого из этих эле-
гантных грабителей, с которыми вы свели компанию. Если, несмотря
на мою
просьбу, вы их все же пригласите, то окажетесь в щекотливом
положении,
так как хозяина дома не будет. Стоит им появиться у нас,
как я тотчас
отправлюсь к Красотке Уотлинг, засяду у нее в баре и буду
говорить всем
и каждому, что не желаю находиться под одной с ними крышей.
Скарлетт, кипя от гнева, выслушала эту тираду и
расхохоталась.
- Значит, шулер с речных пароходов и спекулянт хочет
стать уважаемым
господином! В таком случае, чтобы добиться уважения, вам
следовало бы
для начала продать дом Красотки Уотлинг.
Это был удар наугад. Скарлетт ведь никогда не
была вполне уверена,
что дом принадлежит Ретту. Он вдруг рассмеялся, точно прочел ее мысли.
- Спасибо за совет.
Ретт едва ли мог выбрать более неподходящее время
для возвращения в
ряды уважаемых людей. Никогда еще слова "республиканец" и "подлипала" не
вызывали такой ненависти, ибо коррупция среди пришедших к власти "сакво-
яжников" достигла апогея. А со времени поражения Юга имя Ретта
было не-
разрывно связано с янки, республиканцами и подлипалами.
В 1866 году обитатели Атланты, пылая бессильным гневом,
считали, что
хуже навязанного им жестокого военного режима уже ничего быть не
может,
но только сейчас, при Баллоке, они поняли, почем фунт
лиха. Благодаря
голосам негров республиканцы и их союзники твердо закрепились на
Юге и
железной рукой правили бессильным что-либо изменить, но по-прежнему бун-
тующим коренным белым населением.
Неграм внушали, что в Библии говорится только
о двух политических
партиях - мытарях * и грешниках. А поскольку ни один негр не желал всту-
пить в партию, состоящую из грешников, все они спешили
пополнить ряды
республиканцев. Новые хозяева заставляли их снова и снова
голосовать и
выбирать белых подонков и подлипал, а порой даже и кое-кого из
негров в
органы управления. Негры, которым посчастливилось быть избранными, засе-
дали в законодательном собрании, где большую часть времени грызли земля-
ные орехи и пытались освоиться с непривычной для них обувью, то
и дело
вытаскивая из башмаков ноги. Лишь немногие из них умели читать
или пи-
сать. Еще совсем недавно они работали на хлопковых полях
или сахарных
плантациях, а теперь голосовали за налоги и выпуск займов, а
также ут-
верждали огромные сметы расходов на собственные нужды
своих республи-
канских покровителей. Штат совсем придавило налогами, которые
население
выплачивало, скрипя зубами от ярости, так как
налогоплательщики знали,
что большая часть денег, якобы предназначаемых для
общественных нужд,
оседала у частных лиц.
Капитолий штата прочно окружила орда прожектеров,
спекулянтов, под-
рядчиков и всех прочих, кто надеялся поживиться на этой
оргии расточи-
тельства; многим это удавалось, и они беспардонно сколачивали
себе сос-
тояния. Они без труда получали от штата деньги на строительство железных
дорог, которые так никогда и не были построены, на приобретение
вагонов
и локомотивов, которые так никогда и не были куплены, на
сооружение об-
щественных зданий, которые существовали лишь в уме прожектеров.
Займы выпускались миллионами. По большей части они
выпускались неза-
конно и были явным мошенничеством - и все равно
выпускались. Казначей
штата - хоть и республиканец, но человек честный - возражал против неза-
конного выпуска займов и отказывался подписывать соответствующие бумаги,
но ни он, ни те, кто пытался поставить преграду
злоупотреблениям, не
могли противостоять этой все сметающей жажде обогащения.
Железная дорога, принадлежащая штату, когда-то приносила
изрядный до-
ход, сейчас же она висела на бюджете штата мертвым грузом
и задолжен-
ность ее превышала миллион. Да, собственно, железной дорогой это
уже и
назвать-то было нельзя. Рельсы пролегали по огромной глубокой котловине,
где валялись в грязи свиньи. Многие чиновники были назначены по
полити-
ческим соображениям, а не потому, что они знали, как управлять
железной
дорогой, да и вообще работало там в три раза больше народу, чем требова-
лось, республиканцы ездили бесплатно по пропускам, негров целыми вагона-
ми бесплатно развозили по всему штату, чтобы они могли по
нескольку раз
голосовать во время одних и тех же выборов.
Плохое управление дорогой приводило в ярость
налогоплательщиков еще и
потому, что на доходы с нее предполагалось открыть бесплатные
школы. Но
доходов не было, были только долги, и потому бесплатных школ тоже не бы-
ло. Лишь немногие имели возможность посылать своих детей в
платные шко-
лы, так что росло целое поколение невежественных, неграмотных людей.
Жители, конечно, возмущались растратами, неумелым
хозяйствованием и
казнокрадством, но больше всего их возмущало то, что губернатор в плохом
свете выставляет их перед Севером. Когда в Джорджии стали громко
возму-
щаться коррупцией, губернатор поспешно отправился на Север, предстал пе-
ред конгрессом и заявил, что белые безобразно ведут себя по
отношению к
неграм, что в Джорджии готовится новое восстание, а потому необходимо-де
ввести в штате военное положение. На самом же деле в Джорджии все стара-
тельно избегали осложнений с неграми. Никто не хотел новой войны,
никто
не хотел, чтобы в штате правила сила штыка, - этого не
требовалось. В
Джорджии хотели лишь одного: чтобы их оставили в покое и
дали возмож-
ность штату залечить раны. Но акция, предпринятая губернатором и ставшая
впоследствии известной как "сотворение клеветы",
представила Джорджию
Северу лишь как бунтующий штат, на который требовалось
надеть узду, и
узда была надета.
Это вызвало великое ликование в банде, державшей
Джорджию за горло.
Началась настоящая оргия хищений и холодно-циничного,
беззастенчивого
воровства на высоких постах, которое больно было наблюдать. Все протесты
и попытки сопротивляться кончались крахом, так как
правительство штата
подпирали штыки армии Соединенных Штатов.
Атланта проклинала Баллока, его подлипал и всех
республиканцев вооб-
ще, равно как и тех, кто был с ними связан. А Ретт был с ними связан. Он
действовал с ними заодно - так говорили все вокруг -
и участвовал во
всех их начинаниях. Теперь же он решительно повернулся и
вместо того,
чтобы плыть по течению в потоке, который еще недавно нес его вперед, изо
всех сил поплыл в противоположном направлении.
Он повел свою кампанию медленно, исподволь, чтобы не
вызвать подозре-
ний в Атланте своим превращением за одну ночь из леопарда
в лань. Он
стал теперь избегать своих подозрительных дружков - никто больше
не ви-
дел его в обществе офицеров-янки, подлипал и республиканцев. Он стал по-
сещать сборища демократов и демонстративно голосовал за них. Он перестал
играть в карты на большие ставки и относительно мало пил. Если он
и за-
ходил к Красотке Уотлинг, то вечером и исподтишка, как
большинство ува-
жаемых горожан, а не днем, оставив для всеобщего обозрения свою лошадь у
коновязи возле ее дома.
И прихожане епископальной церкви чуть не упали со своих
скамей, когда
он, осторожно ступая и ведя за руку Уэйда, вошел в храм. Немало
удивило
прихожан и появление Уэйда, ибо они считали мальчика католиком.
Во вся-
ком случае, Скарлетт-то ведь была католичкой. Или
считалась таковой.
Правда, она уже многие годы не бывала в церкви, религиозность
слетела с
нее, как и многое другое, чему учила ее Эллин. По мнению всех,
Скарлетт
пренебрегала религиозным воспитанием мальчика, и тем выше в глазах "ста-
рой гвардии" поднялся Ретт, когда он решил
исправить дело и привел
мальчика в церковь - пусть в епископальную вместо католической.
Ретт умел держаться серьезно и бывал обаятелен, если
задавался целью
не распускать язык и гасить лукавый блеск в черных глазах.
Многие годы
он не считал нужным это делать, но сейчас надел на себя маску серьезнос-
ти и обаяния, как стал надевать жилеты более темных тонов.
И добиться
благорасположения тех, кто был обязан ему жизнью, не
составило особого
труда. Они бы уже давно проявили к нему дружелюбие, не поведи
себя Ретт
так, будто оно мало значит для него. А теперь Хью Элсинг, Рене,
Симмон-
сы, Энди Боннелл и другие вдруг обнаружили, что Ретт
человек приятный,
не любящий выдвигать себя на передний план и смущающийся, когда
при нем
говорят, сколь многим ему обязаны.
- Пустяки! - возражал он. - Вы бы все на моем месте
поступили точно
так же.
Он пожертвовал кругленькую сумму в
фонд обновления епископальной
церкви и сделал весомый - но в меру весомый - дар Ассоциации
по благо-
устройству могил наших доблестных воинов. Он специально
отыскал миссис
Элсинг, которой и вручил свой дар, смущенно попросив, чтобы она
держала
его пожертвование в тайне, и прекрасно зная, что тем лишь
подстегивает
ее желание всем об этом рассказать. Миссис Элсинг
очень не хотелось
брать у него деньги - "деньги спекулянта", - но Ассоциация так нуждалась
в средствах.
- Не понимаю, с чего это вы вдруг решили сделать нам
пожертвование, -
колко заметила она.
И когда Ретт сообщил ей с приличествующей случаю скромной
миной, что
его побудила к этому память о бывших товарищах по оружию, больших
храб-
рецах, чем он, но менее удачливых и потому лежащих сейчас в
безымянных
могилах, аристократическая челюсть миссис Элсинг отвисла. Долли Мерриуэ-
зер говорила ей со слов Скарлетт, что капитан Батлер якобы служил
в ар-
мии, но она, конечно, этому не поверила. Никто не верил.
- Вы служили в армии? А в какой роте... в каком полку?
Ретт назвал.
- Ах, в артиллерии! Все мои знакомые были либо в
кавалерии, либо в
пехоте. А, ну тогда понятно... - Она в замешательстве
умолкла, ожидая
увидеть ехидную усмешку в его глазах. Но он смотрел вниз и играл
цепоч-
кой от часов.
- Я бы с превеликой радостью пошел в пехоту, - сказал он,
делая вид,
будто не понял ее намека. - Но когда узнали, что я учился в
Вест-Пойнте
- хотя, миссис Элсинг, из-за одной мальчишеской выходки я и
не окончил
академии, - меня поставили в артиллерию, в настоящую артиллерию, а
не к
ополченцам. Во время последней кампании нужны были люди,
знающие дело.
Вам ведь известно, какие огромные мы понесли потери, сколько артиллерис-
тов было убито. Я в артиллерии чувствовал себя одиноко. Ни
единого зна-
комого человека. По-моему, за всю службу я не встретил никого из
Атлан-
ты.
- М-да! - смущенно протянула миссис Элсинг. Если он
служил в армии,
значит, она вела себя недостойно. Она ведь не раз резко
высказывалась о
его трусости и теперь, вспомнив об этих своих высказываниях,
почувство-
вала себя виноватой. - М-да! А почему же вы никогда никому не
рассказы-
вали о своей службе в армии? Можно подумать, что вы стесняетесь этого.
- Миссис Элсинг, - внушительно заявил он, - прошу вас
поверить мне: я
горжусь своей службой Конфедерации, как ничем, что
когда-либо совершал
или еще совершу. У меня такое чувство... такое чувство...
- Тогда почему же вы все это скрывали?
- Как-то стыдно мне было говорить об этом в свете... в
свете некото-
рых моих тогдашних поступков.
Миссис Элсинг сообщила миссис Мерриуэзер о полученном даре
и о разго-
воре во всех его подробностях.
- И даю слово, Долли, он сказал, что ему стыдно, со
слезами на гла-
зах! Да, да, со слезами! Я сама чуть не расплакалась.
- Сущий вздор! - не поверив ни единому ее слову,
воскликнула миссис
Мерриуэзер. - Не верю я, чтобы слезы появились у него на глазах,
как не
верю и тому, что он был в армии. И все это я очень быстро
выясню. Если
он был в том артиллерийском полку, я доберусь до правды, потому что пол-
ковник Карлтон, который им командовал, женат на дочери одной
из сестермоего деда, и я ему напишу.
Она написала полковнику Карлтону и была совершенно
сражена, получив
ответ, где весьма недвусмысленно и высоко оценивалась служба Ретта: при-
рожденный артиллерист, храбрый воин, настоящий джентльмен,
который все
выносит без жалоб, и к тому же человек скромный, даже
отказавшийся от
офицерского звания, когда ему его предложили.
- Ну и ну! - произнесла миссис Мерриуэзер,
показывая письмо миссис
Элсинг. - В себя не могу прийти от удивления! Возможно, мы и в самом де-
ле не правы были, считая, что он не служил в армии. Возможно, нам следо-
вало поверить Скарлетт и Мелани, которые говорили ведь, что он записался
в армию в день падения Атланты. Но все равно он подлипала и
мерзавец, и
я его не люблю!
- А мне вот думается, - сказала неуверенно миссис Элсинг,
- мне дума-
ется, что не такой уж он и плохой. Не может человек, сражавшийся за Кон-
федерацию, быть совсем плохим. Это Скарлетт плохая. Знаете, Долли, мне в
самом деле кажется, что он... ну, словом, что он стыдится
Скарлетт, но,
будучи джентльменом, не показывает этого.
- Стыдится?! Ерунда! Оба они из одного куска материи
выкроены. Откуда
вы взяли такие глупости?
- Это не глупости, - возразила возмущенная миссис
Элдсинг. - Вчера,
под проливным дождем, он ездил в карете со всеми тремя
детьми-заметьте,
там была и малютка - вверх и вниз по Персиковой улице и даже меня до до-
му подвез. И когда я сказала: "Капитан Батлер, вы что, с ума
сошли, за-
чем вы держите детей в сырости! Почему не везете их домой?", он ни слова
не ответил, но вид у него был смущенный. Тогда Мамушка вдруг говорит: "В
доме-то у нас полным-полно всяких белых подонков, так что
деткам лучше
быть под дождем, чем дома!"
- А он что сказал?
- А что он мог сказать? Только посмотрел, сдвинув брови,
на Мамушку и
промолчал. Вы же знаете, вчера днем Скарлетт устраивала большую партию в
вист, и все эти вульгарные простолюдинки были там. И ему, я
полагаю, не
хотелось, чтобы они целовали его малышку.
- Ну и ну! - произнесла миссис Мерриуэзер, заколебавшись,
но все еще
держась прежних позиций. Однако на следующей неделе
капитулировала и
она.
Теперь у Ретта появился в банке свой стол. Что он делал за
этим сто-
лом, никто из растерявшихся чиновников не знал, но ему принадлежал слиш-
ком большой пакет акций, чтобы они могли
возражать против его при-
сутствия. Через некоторое время они забыли о своих возражениях,
ибо он
держался спокойно, воспитанно и к тому же кое-что понимал в
банковском
деле и капиталовложениях. Так или иначе, он целый день проводил за своим
столом, и все видели, как он корпит, а он решил показать,
что, подобно
своим респектабельным согражданам, трудится - и трудится вовсю.
Миссис Мерриуэзер, стремясь расширить свою и
так уже процветающую
торговлю пирогами, надумала занять две тысячи долларов в банке под залог
дома. В займе ей отказали, так как под дом было выдано уже
две заклад-
ных. Дородная дама вне себя от возмущения выкатывалась из
банка, когда
Ретт остановил ее, выяснил, в чем дело, и озабоченно сказал:
- Тут произошла какая-то ошибка, миссис Мерриуэзер.
Ужасная ошибка.
Кому-кому, а вам нечего волноваться по поводу обеспечения! Да я
одолжил
бы вам деньги под одно ваше слово! Даме, которая сумела развернуть такое
предприятие, можно без риска поверить. Кому же еще давать банку
деньги,
как не вам. Так что посидите, пожалуйста, в моем кресле, а я займусь ва-
шим делом.
Через некоторое время он вернулся и со спокойной улыбкой
сказал, что,как он и думал, произошла ошибка. Две тысячи долларов ждут
ее, и она мо-
жет взять их, когда захочет. А насчет ее дома - не будет ли она
так лю-
безна поставить свою подпись вот тут?
Миссис Мерриуэзер, все еще не придя в себя от нанесенного
ей оскорб-
ления, злясь на то, что приходится принимать услугу от человека, который
ей неприятен и которому она не доверяет, не слишком любезно поблагодари-
ла его.
Но он сделал вид, будто ничего не заметил. Провожая
ее к двери, он
сказал:
- Миссис Мерриуэзер, я всегда высоко ставил ваш жизненный
опыт - мож-
но мне с вами посоветоваться?
Она слегка кивнула, так что перья на ее шляпке чуть
колыхнулись.
- Что вы делали, когда ваша Мейбелл была маленькой и
сосала палец?
- Что, что?
- У меня Бонни сосет пальчик. Я никак не могу ее отучить.
- Необходимо отучить, - решительно заявила миссис
Мерриуэзер. - Это
испортит форму ее рта.
- Знаю! Знаю! А у нее такой хорошенький ротик. Но я никак
не сообра-
жу, что делать.
- Ну, Скарлетт наверняка знает, - отрезала миссис
Мерриуэзер. - Она
ведь уже вырастила двоих детей.
Ретт опустил глаза на свои сапоги и вздохнул.
- Я пытался смазывать Бонни ноготки мылом, - сказал он,
пропустив ми-
мо ушей замечание насчет Скарлетт. - Мылом?! Ба-а! Мыло тут
не поможет. Я посыпала Мейбелл пальчик хинином, и должна сказать вам,
капитан Батлер, она очень скоро перестала его сосать.
- Хинином! Вот уж никогда бы не подумал! Я просто не в
состоянии вы-
разить вам свою признательность, миссис Мерриуэзер. А то это
очень меня
тревожит.
Он улыбнулся ей такой приятной, такой благодарной улыбкой,
что миссис
Мерриуэзер секунду стояла опешив. Однако прощаясь с ним, она уже
улыба-
лась сама. Ей не хотелось признаваться миссис Элсинг в том, что
она не-
верно судила об этом человеке, но будучи женщиной честной,
сказала, что
в мужчине, который так любит своего ребенка, несомненно, есть что-то хо-
рошее. Какая жалость, что Скарлетт совсем не интересуется своей прелест-
ной дочуркой! Когда мужчина растит маленькую девочку
- в этом есть
что-то патетическое. Ретт прекрасно понимал, сколь душещипательна созда-
ваемая им картина, а то, что это бросало тень на репутацию Скарлетт, ни-
чуть не волновало его.
Как только малышка начала ходить, он то и дело брал ее с
собой, и она
сидела с ним либо в карете, либо впереди него в седле. Вернувшись
домой
из банка, он отправлялся с ней на прогулку по Персиковой улице, и, держа
ее за руку, старался приноровиться к ее шажкам, и терпеливо
отвечал на
тысячи ее вопросов. В это время дня, на закате, люди обычно сидели у се-
бя в палисадниках или на крыльце, а поскольку Бонни
была очень общи-
тельная и хорошенькая девочка с копной черных кудрей
и ярко-голубыми
глазками, почти все заговаривали с ней. Ретт никогда не встревал
в эти
разговоры, а стоял поодаль, исполненный отцовской гордости
и благодар-
ности за то, что его дочь окружают вниманием.
У Атланты была хорошая память, она отличалась
подозрительностью и не
скоро меняла однажды сложившееся мнение. Времена были
тяжелые, и на
всех, кто имел хоть что-то общее с Баллоком и его
окружением, смотрели
косо. Но с помощью Бонни, унаследовавшей обаяние отца и матери, Ретт су-
мел вбить клинышек в стену отчуждения, которой окружила его Атланта.
|
